Все по чесноку. Он рискует вместе со всеми, он — на улице, в зоне, по которой пройдет ударная волна. Конечно, на нем бронежилет и шлем, но не факт, что они защитят его. И в конечном итоге — все в руках Аллаха…
— Еще раз…
Комната для оперативных совещаний, экран во весь стол. Сама поверхность стола — и представляет собой один большой экран, который можно сделать либо общим — либо у каждого будет свой. Сизый сигаретный дым плывет к потолку, где кондиционер Прайс-Вестингауз безуспешно пытается разогнать дымное облако, нависшее над нами подобно грозовой туче.
Снова смотрим. Данные с беспилотника — вся операция записана, конечно, кроме того, что произошло в домах. Дешифровщики — уже спели почистить запись, совместить ее с переговорами на рабочей частоте и нанести разбивку по зонам ответственности. Каждый — стоит так, как он работал там, по разбивке. И смотрит только на свой сектор — смотря на все разом, не увидишь ничего…
Я смотрю на свой. И знаю, что ничего не увижу…
Краем глаза посматриваю на то место, где я знаю — будет взрыв. Это не машина, это взрывчатка, как мы выяснили — заложенная в самой дороге, причем довольно давно. Дорога тут асфальтированная, так вот — под асфальтом она и была, эта бомба, это заряд. Что это такое… да скорее всего снаряд от пятидюймовой советской гаубицы. Или два снаряда. Когда пал режим Саддама и военные разбегались — на жратву, а тем более на доллары здесь можно было выменять танк.
Есть. Вспышка — сначала ослепительно белая, настолько белая, что монитор не в силах это передать. Потом — стремительно темнеющая, расползающаяся по экрану как чернильная клякса, захватывающая все и вся…
Есть что-то в этом завораживающее и одновременно отвратительное. Я попадал под ударную волну — по-настоящему не так как сегодня — дважды, и оба раза остался жив. Знаю, есть люди, у которых по десятку контузий. Это — новое лицо войны. Безумной, бессердечной, неправильной — и при том предельно эффективной.
Когда-то наверное люди сражались на кулаках — пока кто-то не поднял палку и не ударил ей собрата своего. Потом — появились мечи, с которыми римские легионеры завоевали полмира — один из них, вполне современный гладиус от Сold Steel есть и у вашего покорного слуги. Тогда все было просто — у кого больше людей с мечами — тот им победил. Потом — Александр Македонский доказал, что это не так, разгромив втрое превосходящего противника и поработив в конце концов полмира. Потом — появилось огнестрельное оружие, и церковь — предавала анафеме тех, кто им пользовался, потому что не нудно было больше тренироваться годами. Зарядил и выстрелил — и будь ты не рыцарь, а последний урод, если ты попал — ты победил. Потом — Первая мировая и крах цивилизации, истинный пролог двадцатого века. Тяжелая артиллерия, горы трупов у укрепленных пулеметных позиций и отравляющие газы. Тогда — люди узнали, что человеческая жизнь ничего не стоит. Вообще ничего — и каким бы ты ни был, добрым или злым, хорошим или плохим — ты можешь умереть, даже не увидев противника, и твоя смерть — не более чем скромная строчка в отчете, не более чем палочка в безумной статистике. Потом — была самая страшная в истории, Вторая мировая война, и еще более страшная Третья — которая просто не состоялась, хотя и привела к разрушению моей страны и унижению моего народа. Побочным эффектом этих страшных войн является то, что в двадцатом веке Запад, западный мир обогнал Восток и стремительно умчался вперед по дороге прогресса. Еще в сорок пятом, американские инженеры, разбирая артефакты потерпевшей поражение (от нас, от русских!) германской цивилизации восхищенно говорили: если бы не война, этого можно было бы ждать году в двухтысячном.
И вот прошел двухтысячный, потом десятый и вот — на пороге двадцатый год нового столетия и нового тысячелетия. Что-то произошло… что-то неосязаемое и не осознаваемое — но что-то такое, что не позволяет нам жить как прежде, в спокойной уверенности в себе. Многие этого не осознают…но я вам скажу, что произошло. Произошло то, что они, впервые за целое столетие — научились убивать нас. И то, что нас — хорошо, если полмиллиарда, а их — как минимум полтора — играет нам не на руку.
Этот взрыв — это и есть новый лик войны. Ее главная военная тайна, которую даже никто не скрывает — никогда не сдавайся. Никогда, ни при каких обстоятельствах — не иди ни на какой компромисс, пока все не сделают «по тебе», так как тебе надо. Даже если ты один, а тех, кто хочет мирной жизни десять, сто, тысяча — все равно взрывай, поджигай, убивай. Сделай так, чтобы твой противник понял — нет никакой почвы для договоренности, никакого компромисса, взрывы и убийства будут продолжаться, пока ты не сделаешь так, как он хочет. Ты не сможешь жить спокойно, нигде и никогда — пока не сделаешь то, что хочет бородатый, завшивленный ублюдок в заскорузлой от пота чалме и с не менее заскорузлыми от фанатизма взглядами…
И бомба — это и есть их единственное эффективное оружие против нас. У них нет ни самолетов ни танков. И они знают, что не стоят ничего против нас в открытом бою — хотя бы потому, что мы чисто физически сильнее их. Но у них есть бомбы — и они взрываются и взрываются. В этот раз нам «повезло» — всего один двухсотый. Зато семнадцать «трехсотых», многие в тяжелом состоянии. Еще троих нашли мертвыми в доме недалеко от взрыва — Аль-Малика и след простыл.
— Разрешите?
Генерал-лейтенант Васнецов, новый начальник КТЦ и старший военный советник посмотрел на меня больными, усталыми глазами