Ответный удар 1 - Страница 50

Амани смотрит на меня своими зелеными глазищами. В темной кухоньке — подобно язычку пламени на болоте — колышется пламя керосинки.

— Да. Понимаю. Но что делать, скажи? Мой народ — народ из концлагерей. Из лагерей беженцев. У нас отняли все, что у нас было. Все, понимаешь? Нашу землю. Наши сады. Наши кладбища. Наши святыни. Все — до последнего. Все. что у нас есть — это враг, который расположился на нашей земле и живет там. Как можно не вести войну скажи!?

Я молчу. Взвешиваю слова. Не для того, чтобы что-то вытянуть у нее, пользуясь ее состоянием. А для того, чтобы понять — поймет она то, что я ей могу сказать, или пристрелит. В спину. Наверное, если пристрелит — я пойму. Может, я и сам бы себя пристрелил.

— Ты знаешь нашу историю? Историю Руси?

— Откуда…

Да уж. Историю в лагерях палестинских беженцев — учат по пересказам отцов и дедов. Там все помнят. У кого что отняли. Кого и когда убили. Кто и когда умер в тюрьме. Кого забили до смерти. Нет палестинца, который бы это не помнил.

Зато в палестинских лагерях в школе преподают Майн Кампф. Я бы сам не поверил, если бы не видел, и если бы не покупал книжки на арабских книжных развалах. Майн Кампф занимает там почетное место, продаются, и не из-под полы фотографии Адольфа Гитлера. И это значит лишь то, что для этих народов — борьба не окончена.

— Я тебе расскажу. Знаешь, сто лет назад мы жили очень плохо. Мы жили намного хуже, чем даже вы живете теперь. Восемьдесят процентов наших людей жили в кишлаках, и хлеба, которого они собирали — не хватало на то, чтобы дожить до весны — а ведь с них правительство еще брало налоги. Да, были квалифицированные рабочие, которые получали в двадцать, а то и в пятьдесят раз больше, чем те, кто жил на селе. Но таких было очень немного.

И тогда они — восстали и сбросили правительство. Потому что они подумали, что можно жить как-то по-другому. Потому что они хотели просто жить, обрабатывать землю, которую бы они делили поровну и никому ничего не платить. Вот это они хотели и ради этого они начали войну. Войну, в которой погибло больше двадцати миллионов.

Амани слушает. Она умеет слушать.

— Они прогнали богатых людей. Прогнали дворян… это такие люди, которые благородного происхождения, и у которых есть привилегии… примерно как шейхи. Они прогнали священников и закрыли церкви. Они отняли у всех землю, а потом и заводы. Землю поделили, а заводы — сказали, что они общие. А потом, они пошли дальше, нести правду миру на штыках. И знаешь, что получилось потом…

…

— Они пришли в соседнюю страну, но там рабочие и крестьяне поднялись вместе с военными, вместе с богатыми и разбили их. Они просто ненавидели их — всех, до последнего, ненавидели за то, что они руси. Пленных — они поместили в концлагеря и убили. Это было первое поражение.

Потом евреи взяли себе слишком много власти. И начали воевать с теми, кто по их мнению был не прав. Знаешь, эти люди, простые люди, феллахи — они так хотели своей правды, что готовы были и убить и умереть за нее. Каждый, кто хоть словом, хоть полсловом, хоть намеком был против правды — был врагом. И евреи сказали — мы найдем и убьем ваших врагов. И они стали это делать. Убивали и убивали. Убивали и убивали. Заключали в тюрьмы и опять убивали. Эти феллахи простые и честные люди — они думали, что все и для всех братья. Но для соседей — они были не братья, а смертельные враги. А для евреев — они были как скоты. Которых можно убивать… даже совсем без вины. Просто, чтобы их было меньше. Чтобы освободить себе землю. Это было второе поражение

Потом у этих феллахов отняли землю. У всех, и кто плохо работал, и кто хорошо, и кто получил землю честно, и кто получил ее нечестно. У всех — до последнего человека. Евреи придумали кибуцы — у нас они это сделали еще раньше, чем здесь и загнали туда всех людей. А кто был против — тех убили, и таких было несколько сотен тысяч.

Потом к нам пришли фашисты. Тот самый Гитлер и тот самый Майн Кампф, который изучают здесь. В самом начале войны наши люди кричали им, фашистам — эй, мы такие же как и вы, мы братья. В ответ слышали — вы нам не братья. Вы рабы. Мы победили их. Но они убили двадцать шесть миллионов наших людей.

Амани слушает. И слезы текут по ее щекам, как кристаллики льда, царапая душу. И ее душу и мою…

— Потом… я не знаю, когда точно это произошло — кто-то решил — хватит. Нас раз за разом бьют. Раз за разом нам плохо. Раз за разом мы страдаем, отдаем и ничего не получаем взамен. Никто не хочет идти по этому пути кроме нас. Сколько можно — идти по этому пути. Ведь нас все меньше и меньше, нас бьют, убивают, обманывают. И мы сошли с него.

Мы начали лгать. И сами себе и всем. Мы говорили, что строим социализм — а сами мечтали о новом телевизоре. О новой машине. Мы уже не хотели справедливости. Мы хотели жить лучше, чем другие — какая же в этом справедливость. Нам не просто надо было иметь телевизор — нам надо было иметь телевизор, когда другие его не имеют. Нам не просто надо было иметь машину — нам надо было такую машину, какой нет ни у кого другого. И когда мы начали искать свои новые корни как оправдание этому — мы устыдились того, что мы дети и внуки тех нищих феллахов, которые восстали против несправедливости. Мы устыдились того, что они делали. Мы устыдились войны, которую они вели за справедливость и счастье. Мы устыдились крови, которую они проливали. Мы устыдились языка, на котором они говорили. Мы устыдились истории, которая была их историей. И мы сказали, что мы не дети феллахов. А дети шейхов, которых они тогда прогнали, чтобы создать свое государство счастья. И мы взяли и разрушили его. Все вместе.